Юмористический рассказ

Сергей Баландин

– Кья!

Все встали и, сложив в божественном приветствии руки, склонили головы в знак глубочайшего уважения пред очами пресветлейшего просветлённого посвящённого старца – непревзойдённого мастера боевых искусств под шершавым названием у-шу, или кунг-фу – это как кому больше нравится.

Пресса использует и другие написания данного вида единоборств как «ушу», «кун-фу» или «ву-шу», что, практически, обозначает одно и то же. Только этого «одного и того же» множество разновидностей, читай: школ. В нашем случае мы поговорим о стиле пьянтоса. Извините, алкаша. Нет, опять не так. Подождите, господа… во, вспомнил! Просто пьяницы! Стиль просто пьяницы (в дальнейшем просто: пьяницы) неординарен и вычурен, а движения бойца невозможно предугадать непосвящённому сопернику во что бы то ни было. Закон гласит: не вызывай соперника на бой, если не хочешь его убить, ибо для другого исхода есть менее опасные единоборства, например, шахматы. Закон есть закон, и монахи-буддисты из печально известного монастыря Шаолинь готовили молодёжь мочить всех и всё, что шевелится.

Как известно из программы «Вокруг Светы», эти монахи очень дружелюбны, неспесивы и жизнелюбивы. Жизнелюбие так и прёт у них из-под оранжевых ряс и бритых черепов (по-английски: скинхедов). Оно, жизнеуважение, выросло у буддийских монахов из их, так сказать, религиозных воззрений, дающих надежду верующим прихожанам на повторное рождение, называемое в простонародье реинкарнацией, и возможность накормить своих благодетелей безвозмездно, то есть даром. Монахи утверждают, что человек может переродиться в любое живое существо, например, комара или блошку. Поэтому они надевают на рот повязки, чтобы нечаянно не слопать оных представителей фауны Китая, и смотрят всегда под ноги, дабы не раздавить зазевавшегося мураша. Мурашки делают вид, что понимают озабоченность монашеского сословия, и гибнут десятками и даже сотнями под пальцами чешущихся религиозных представителей рода своего.

Вот именно это жизнелюбие вкупе с аскетизмом и постоянным недоеданием в годы посткультурнореволюционного периода и наследия вечноживого товарища Мао с сотоварищи в лице хунвейбинов и делают монахов такими покладистыми и привередливыми в выборе своих противников для боёв. Убить в бою – это честь и слава! Или пасть… чего шаолинцы ничуть не желают и увёртываются от уготованной им участи всеми возможными хитростями и уловками в китайском стиле, типа указать вверх пальцем и выкрикнуть «Кья! Паровоз полетел!!!», нанося в этот момент «ответный» удар сопернику в болевую точку. Многие европейцы не понимают идеологической подоплёки буддийской религии, сочитающей несочитаемое, но не о них идёт речь.

Итак, в один прекрасный солнечный китайский день Трезвого дракона, прилично отметивший рисовым бренди праздник шеф местной газеты «Shaolin Today», изъявил желание написать и, самое главное, тут же опубликовать в экстренном выпуске свою статью, претендующую, по его начальственному мнению, минимум на Пулитцеровскую премию…

* * *

Утром с первыми лучами солнца китайские буддийские войны-монахи монастыря Шаолинь встретили прихожан с дарственным рисом и фруктами, приняли заезжих туристов, расплатившихся твёрдой пока ещё американской валютой, и, послав гонца в краму за техническими принадлежностями для тренинга под кодовым названием «Похмелятор», приступили к политинформации. Вот тут-то и произошло то, с чего начинался наш рассказ.

Один из послушников-учеников решил дружелюбно и вполне миролюбиво отомстить своему наставнику, решив, что тот не посмеет обратить против него свой гнев в присутствии отца-настоятеля, но будет его боятся в будущем, и под маркой заботы о его бесценной жизни, якобы защищая святой зад учителя от назойливой пчелы-убийцы, заорал:

– Кья! – и от всей души со всей дури засандалил своему гуру в зад. – I’m sorry…

Получивший пинка учитель обиделся и глянул в сторону настоятеля. «Кья», вырвавшееся из уст послушника, присутствующие на политинформации восприняли как призыв к началу действа.

Все встали и, сложив в божественном приветствии руки, склонили головы…

– Кья, – лениво отозвался старшейший, сидевший поодаль, и махнул рукой, указывая путь к просветлению через медитацию и нирвану, которую необходимо достигать в комфортной позе лотоса. Все брякнулись на свои тощие задницы и сплели ноги в узелок. Пыль застыла в воздухе, размышляя о вечном: на кого же ей всё-таки осесть, коли вокруг одни божьи люди? Выбрав в очередной раз себе в фавориты красного от негодования и недоперепития учителя под скромным китайским именем И Ван Ив, опустила свою бархатную въедливую мантию на чело его. Звон костей в теле учителя после пинка маленького негодяя ещё не успел затухнуть, а труп пчелы отвалиться от его спортивного кимоно, взятого у одного доверчивого ниппонского гастролёра напрокат, как он открыл рот и заявил о своём присутствии всем, включая Будду, громогласным «Ап Чху Йя!»

Старец покопался в длинной реденькой бородке, ненарошно расплющив пару-тройку зазевавшихся вошек, напрягся и покосился на учителя: «И что он имел в виду?». Затем достал из рукава газету, написанную на чистейшем северно-мандаринском диалекте, вспомнил всуе о всех царях Поднебесной, в особенности об их праматерях, и осведомился у всех одновременно: «Где?».

– Не вернулся ещё, Премудрый…
– Ранее бывало такое?
– Нет, Мастер.
– Когда?

В этот момент через запасные пожарные врата храма перевалился гонец с большим советским выцветшим рюкзаком в руках и рухнул в пыль. Все присутствующие мужественно зажмурились…

Учитель скосил округлившийся глаз в сторону замершего от ужаса в полёте комара у своего носа, а жаба поперхнулась сочной зеленовато-сиреневой откормленной мухой и упала бездыханной под ноги статуи Будды, подёргивая французским деликатесом.

У старца открылся рот, но оттуда не вырвалось ничего, кроме… но об этом как-нибудь в следующий раз.

Когда стало видно закамуфлированное пылью посеревшее лицо гонца в трико с пузырями на коленях, на нём можно было определить всего три щёлки: две от зажмурившихся глаз и одна от скривленного в безобразной улыбке рта. Он лежал на спине, а трофейный рюкзак торчал в вытянутых вверх руках. Из него ничего не вытекало. Секундой позже все присутствующие издали глубочайший вздох облегчения, комар решил больше не пугаться так сильно и ретировался замысловатым зигзагом, жаба подскочила и конвульсивно сглотнула, муха же возмущённо визгнула «Вжп!» и начала перевариваться.

Старец вздёрнул подбородок и молвил:

– Ли, ты меня не устаёшь удивлять! В нашем монастыре даже блохи знают кунг-фу и обязательства перед святилищем лучше тебя! Что ответишь мне ты, Ли Си Цин?
– Я больше не буду, – промямлил кунгфуист и зарделся.
– Тогда перенесём чтение мирское на другое время суток… или недели. Негоже нам путать божий дар с яичницей! Думаю, шеф газеты не проведает о деянии том. Верно?
– Да, Великий и Мудрейший! – радостно отозвались мастера дела своего.
– Тогда приступим, помолясь. Кья, я сказал!

Он вытянул вперёд руку, указующую на Восток, и, созерцая солнечные переливы в перистых облаках, удовлетворённо выдохнул себе в бороду: «Кья!».

На его ладонь из бороды выпала божья тварь, икнула и передразнила старца:

– И-кья, хи, я-я, – но увидев лицо того, кого дразнила, передумала издеваться, и заголосила: – Нихт шиссен, герр майор, их бин больной… совсем, ай маст дринк кья… Я, я, я…

Старец посмотрел на неё, икнул вторично и указательным пальцем свободной руки вдавил блошку в ладонь:

– И ты тоже!

Ученик косо посмотрел на товарища учителя и съёжился.

   03.07.2011

Views: 215